Давно хотел. Тогда – потому что всё рушилось и почти рухнуло вокруг меня (на самом деле, это я летел туда, откуда можно было и не вернуться): ничего не интересно, инцерция полная. Спросил у одного писателя, как выйти на другого писателя. Чтоб поехать, посмотреть. Агент другого писателя в письме ответил, зачем, мол, тебе с кем-то связываться, езжай сам, как другие.
5 лет прошло?
А сейчас Сергей Александрович Бережной пишет, спрашивает, поедешь? Подумай, ответь. Нечего думать, поеду.
Утром заехал, чётко, как обещал, минута в минуту (потом уже, там, понял, как это важно, без связи, быть на точке в назначенный час).
Едем, спрашиваю, кто ещё едет? Ага, Бакало, знаю, Вайнгольц – совсем хорошо. Вообще, кроме шуток, если бы я был знаком со Светланой Владимировной Горбачёвой, я был бы абсолютно спокоен с самого начала, ещё тут, утром, здороваясь и знакомясь, загружая машину, смутно представляя себе, что меня ждёт – Светлана Владимировна невероятная.
Я не буду повторяться, другие детали поездки можно (если хотите) почитать у Сергея Александровича, у Веры Петровны. Да и боязно писать подробно – боюсь показаться глупым, наивным и впечатлительным. Тут надо сказать, что именно с таким видом я там и пробыл. Некоторым из нашей делегации, как мне кажется, это казалось забавным, мол, молодой, жизнь она такая, а я что, вжился в роль (в смысле, так спокойнее, объяснят, расскажут, покажут, за руку дёрнут) и только смотрел и слушал.
Едем из Донецка. Спрашивает Юрий Константинович Носов: страшно? Нет, отвечаю, я же с вами со всеми, не страшно. Глаза добрые, улыбается. Но оказаться с другой стороны под любым флагом перед ним – упаси Господь.
Хочется, как Кубрин в "Вещественных доказательствах": коротко, ясно, мудро и с юмором, но я не Кубрин, короче. Повторюсь, детали опускаю, населённые пункты, имена и позывные (один позывной, пишу сейчас, невольно вызывает улыбку, вообще, они у них точные, иногда с юмором).
Скажу только, что знакомство моё началось с Северодонецка. Вечером, ночью уже точнее, приехали в Луганск.
Вчетвером заходим в квартиру к Николаю. Засыпало, 5 часов одна голова торчала, на реабилитации. Знакомимся, через 5 минут свои. Никакой усталости, спрашиваем, отвечает, смеёмся. Я туплю. Рассказывает про сапог. Я дослушиваю, потом осторожно спрашиваю, как это, в сапоге застрял? Ржут. Вы поняли, я из школы, в армии не служил, словечек военных не знаю. Бэхи там, сапоги...
До трёх ночи не ложились. Коля рассказывает, мы слушаем. Коля сидеть после ранения не может. Стоит и рассказывает. Мы сидим на диванчике перед ним, курим, слушаем. Я слушаю, всё вместе у меня в голове, всё вместе и сразу, но главное – я в Луганске, я в квартире ополченца, он моего года рождения, он крутой, он настоящий, про передок рассказывает, как про рыбалку какую, а я кто?
- Что вам ещё смешного рассказать, пацаны?
- Да что угодно рассказывай, Коль, слушаем.
Смешного, понимаете?
Накануне поездки сидели с друзьями. Неизбежно о событиях говорим, комнатные все. Спор с одним из сам собой вырастает. Либерал. Я ему про историю, русские города, то да сё. Бессмысленно. Сейчас бы я ему совсем по-другому сказал, у меня аргументы теперь есть. Сказал бы, но не буду ничего говорить. Он в своём мире пусть и живёт. Пусть ездит за бугор жить, а сюда приезжает здоровье поправлять, в "эту" страну с "этим" президентом.
Я бы ему сказал, как мог, пересказал бы точнее, всё, что услышал за две ночи, находясь дома у Коли. Не свои дорожные впечатления, не попытки передать словами взгляды людей, не фотки тыкал бы ему – слова ополченца, нашего ровесника, идущего с мосинкой и вещмешком по сосновому лесу под Северодонецком - Коля так рассказывал, что я всё это видел перед собой.
На новый год, говорит, ёлку ставить не будет, насмотрелся.
Никакого сгущения красок, жестокости, ненависти, нытья.
Настоящий. Луганчанин. Ополченец. Мужик.
Николай Головлев.
Увидимся – уверен – ещё не раз.
Здоровья и сил тебе. И всем вам.
Держитесь.
(На общем фото Коля по центру, вы поняли) Николай Головлев
